Я родился 5 декабря 1983 года в городе Новочеркасск. В моих жилах кровь Донских и Кубанских Казаков. С самого раннего детства, мои родители воспитывали меня таким образом, что свобода личности стала у меня основополагающей чертою характера. С детства, я близок к своей родной Донской Природе. Дедовские рыбалки, пасека отца, бесконечные выезды на природу, возбудили во мне чувства безграничной любви и преданности своей к Родине.
В нулевых годах двадцать первого века, кровь потребовала устранить те противоречия, которые возникли на Донской земле за период после 1920 года. Я изучал историю, политические взаимоотношения Казаков, и приступил к самостоятельной деятельности общественно-политического характера.
5 июня 2014 года, преступники из числа властей России совершили на меня нападение, в ходе которого мне было подброшено боевое оружие, в результате чего я был подвергнут зверским пыткам, и отправлен в Новочеркасскую тюрьму, где пробыл до 15 июля 2015 года. За период ареста, несмотря на невыносимые условия содержания, непрекращающиеся пытки, бесчеловечное отношение и постоянное состояние стресса, я созидал те строки, которые Вы, мой дорогой читатель прочтёте ниже.
Времена года во раю Приазовья…
Люблю тебя донская степь,
И рек твоих свободны воды,
Байраков каменную твердь,
И вольный ветер, дух свободы.
Струятся вешние ручьи,
В терновых балках близ Аксая,
Смеются солнечны лучи,
Под ними снег последний тает.
Вернулись с юга рыжаки,
В ветрах парят орлы степные,
Свистят тревожно байбаки,
И воды разлились речные.
На вербе дятла слышен стук,
Душман сухой камыш шатает,
Проснулся крестовой паук,
Гадюка кожицу скидает.
Белее облаков наряд,
Надели вишни и жердёлы,
Акаций сладок аромат,
К нему летят степные пчёлы.
Затихли грозы майских дней,
На нерест рыба отходила,
Сурепка желтизной своей,
Донскую степь позолотила.
Краснеют вишни под листвой.
Жердёла сладка созревает,
Борщевник белой головой,
Караичу поклон кивает.
Вот утка трепетно манит
Из камыша своих птенцов,
И рябью солнечной горит,
Вода Широких Бакланцов[1].
Сурепки злато опадает,
И донник пчёлам мёд отдал,
Бледнеет степь и выгорает,
Разливов след давно пропал.
Баклан налима изловил,
Из глубины донской стремнины,
А ужик жабу ухватил,
В колючих зарослях ажины.
Цветет вода, Илья пророчит.
Покрылось ряской Стародонье,
Бобёр младую иву точит,
Не пожалев гнездо воронье.
Желтеют в поле гарбуза,
Бахча богато народила,
А виноградная лоза,
Медовы гроздья подарила.
Орехи листья разбросали,
А вместе сними зрелый плод,
И травы до земли упали,
Осознавая свой исход.
Готовы утки к перелёту,
Вожак сердито в путь зовет,
Леса оделись в позолоту,
А лужи тронул первый лёд.
Налился тёрен терпкой сластью,
Горит шиповник как кумач,
И осень распрощалась с властью,
Излив дождями горький плач.
Туман осенний разогнали,
С востока буйные ветра,
Настала зимняя пора,
Снега донскую степь объяли.
То мжычка в воздухе курится,
То в оттепель дожди идут,
То вновь метель по степи мчится,
То снова тучи воду льют.
Люблю тебя донская степь!
Люблю в любое время года.
Характер твой порой свиреп,
Но без тебя мне жизни нет,
Моя любовь, моя свобода!
Застенки Новочеркасского СИЗО
Июль 2014
Скорбь плена и от беззакония страданья,
За то, что дюже Родину любил,
И пред иудами челом во грязь не бил,
За это мне и месть, и порицанья.
*
Люблю я ехать в ночь на старенькой машине,
По трассе и куда то далеко.
Люблю шагать пешком я по речной долине,
Когда туман так густ, как будто молоко.
Люблю издалека глядеть на град свой нощный,
Огни его светят до облаков.
Люблю я первый снег застенчивый и непорочный,
Без птичьих клякс и человеческих следов.
А в хуторах глухих люблю я запах дыма,
От печек угольных в казачьих куренях,
И вид на займище прекрасный и родимый,
И Краснодворск[2] затерянный в степях.
Люблю я уточек плывущих по Аксаю,
Готовых на зимовье улететь,
И за решеткой ржавой, погулять в тебе я чаю,
Родимая моя Донская Степь.
Новочеркасская тюрьма.
Июль 2014
Песнь казачья
Ну вот и всё.
Готова мне на кладбище могила.
Ну вот и всё.
Священник ладан уложил в кадило.
Ну вот и всё.
Окончены земные битвы.
Ну вот и все.
Заупокойной глас молитвы.
Но не хочу тлеть здесь, средь бренных тел.
Мне кладбище как будто бы тюрьма,
Я б в вольной степи, похоронен быть хотел,
Чтоб зеленела сверху дикая трава.
Чтоб трясогузка, да на могилу прилетала,
Тревожно слыша глас орла степного,
И чтобы серая гадюка, да приползала,
И крест хранила Казака донского.
Хочу чтоб дух мой был во бурьяне,
И в пыльной буре он пущай витает,
В пушинках одуванчика, в песке, в сазаньей чешуе,
И в песне соловья пущай он побывает.
Частицы глаз моих серо-зеленых,
Пущай живут в музге у кушуре,
И видят шахматок охотой, да увлеченных,
И звезды южные на утренней заре.
А слезы станут пусть, Караича[3] водою,
И до Аксаю вольнога текут,
С Аксая в Дон, а после пусть азовскою волною,
До туч небесных испариною дойдут…
Ну вот и всё…
Застенки Новочеркасского сизо
Июль 2014.
Эпиграф:
…Боже мой, защити мя от восстающих
на меня; избави от делающих беззаконие;
собираются на меня сильные
не за преступление моё, не за грех мой…
Ветхий Завет.
Псалом Царя Давида.
Упали травы до земли в степи,
Туманы длани займища скрывают,
Смогу свой тяжкий крест я пронести,
Ведь дома меня любят, ожидают.
Погас в тоске тюрьмы мой пылкий взор,
Во скорби сильны руки опустились,
Гнетёт плененья подлого позор,
Терзает душу зла несправедливость.
Но кончится страданий злобный рок,
Вас увидав – глаза зазеленеют,
Когда ступлю я на родной порог,
И ваши взгляды душу мне согреют…
СИЗО. Октябрь 2014.
О них забыли, раньше даже проклинали,
Война имперская, мол, нет героев в ней!
Забыты те, кто за Россию души отдавали,
Затоптаны могилы её верных сыновей.
А в пафосных речах обман, неразумение,
Сто лет войне! Вот, памятник открыт!
У знающих – лишь горькое презренье,
Ведь смысл истины давно во лжи зарыт.
А «эти», только чтут распоряженье,
Им память нужно нужную привить,
Распространить обман и заблужденье,
Ну и, конечно же срубить и откатить…
Осень 2014, СИЗО.
Тетрадь расстрелянного есаула.
Воспоминания наводит,
По воле поездов идущих гул,
И в камеру сквозь дверь заходит,
Давно казнённый есаул,
Я вижу его среди тьмы,
Он был в сей камере в двадцатом,
В глубокой балке близ тюрьмы,
Расстрелян сбродом бесноватым.
И неспокойный его дух,
По тёмным казематам бродит,
И словно старый добрый друг,
Ко мне он в камеру приходит.
И всё, что мне он говорит,
В тетрадку эту я пишу,
И строки эти как гранит,
К его могиле возложу.
Я продолжаю вам писать,
Сидя во камере сутуло,
Эту заветную тетрадь,
Расстрелянного есаула.
Вы в ней найдёте крик души,
И степь донскую в буйных травах,
И гладь воды и камыши,
И голос церков златоглавых.
Вы в ней увидите судьбу.
Надежду к жизни и отчаянье,
С врагом неравную борьбу,
Казачьей жизни окончанье.
Смерть не дала ему покой,
Ведь ложь и ныне торжествует,
Он болью делится со мной,
И строки эти повествует.
И мне легко его понять,
Ведь правда нас одна схлестнула,
И словно обо мне тетрадь,
Расстрелянного есаула…
Новочеркасская тюрьма.
Сергей Белогвардеец. Осень 2014.
Бугор в степи Бирючий Кут,
Его как змеи камень огибая,
Воды Тузлова и Аксая,
До Дону Батюшки текут.
А на бугре том славный город,
Степным ветрам он как редут,
Он словно юнкер вечно молод,
Новочеркасск его зовут.
Как будто полуостров в море,
Когда весной объят разливом,
И ноты вальса в ми-миноре,
По улицам струятся милым.
Кто обуздал бугор сей дикий,
И славный город основал?
Казачий атаман великий,
Казачий граф и генерал.
Он вихрь по степи летящий,
Средь майских грозовых раскатов,
Бессмертной славою блестящий,
Казак Матвей Иваныч Платов.
Осень 2014, СИЗО.
Яко ветра разгоняют туманы,
Яко тепло растопляет снега,
Так же и правда развеет обманы,
Чёрту сломав золотые рога.
Осень 2014, СИЗО.
Упал караича листок,
И лёг на желтые травинки.
Домой вернётся ль твой сынок,
Иль горе смерти и поминки?
Крестясь, ты смотришь на восток,
Моля Пречистую и Бога,
Чтоб возвратился твой сынок,
И вы обнялись у порога.
И вот он добрый день настал,
В клубах осеннего тумана,
Вернулся он, тебя обнял,
Сказал с любовью – «Здравствуй мама!».
Осень 2014, СИЗО.
В сей день я шлю вам проздравленье,
Любви и доброты слова,
И Богородицы явленьем,
Пусть воцарятся Покрова.
Пущай Покров от бед укроет,
От зла и горя защитит,
И благодатною зарёю,
Вам путь, и душу осветит.
Желаю крепкого здоровья,
Неувядаемой красоты,
И быть объятыми любовью,
И чтоб, сбывались все мечты!
14 октября 2014, СИЗО.
Ну вот и всё, снаряды рвутся,
Уж близ Фашинного моста,
И расставанья слёзы льются,
В канун рождения Христа.
Лишь арьергарды прикрывают,
Колонн последних в степь отход,
И звёзды красные мелькают,
Во створе Питерских ворот.
Прости Черкасск, тебя отдали,
Мы в лапы красных дикарей,
И вот пожары запылали,
Среди казачьих куреней.
Во злобе сжав цевье винтовки,
Мы уходили с Цыкуновки,
Ты уж пожарами светился,
И вскоре во тумане скрылся...
Январь 2015, СИЗО.
Песнь казачья, чернецовская.
Хромая лошадь тащит сани,
На Спуск Крещенский в старый дом,
Приехал сын прощаться с вами,
Крепитесь матушка с отцом.
Он пал геройски под Глубокой,
В неравном с красными бою,
В заснеженной степи широкой,
Сложил головушку свою.
Он дрался доблестно и смело,
Но смерть героя забрала,
Исколото штыками тело,
Пробита пулей голова.
И кудри русые его,
От мёрзлой крови почернели.
И губы алые его,
От смерти лютой побледнели.
Штыками вострыми насквозь,
Пробита грудь его и руки,
Глаза зелёные его,
Застыли в тяжкой смертной муке.
- «Эй распрягай!» - кричит сурово,
Отец в секунды постаревший,
У тела сына удалого,
Поник главою поседевшей.
А мать от горя зарыдавши,
Рукой своей папаху снявши,
С сыночка милого лица,
Пала в объятия отца.
И кудри русые его,
От мёрзлой крови почернели.
И губы алые его,
От смерти лютой побледнели.
Штыками вострыми насквозь,
Пробита грудь его и руки,
Глаза зелёные его,
Застыли в тяжкой смертной муке.
Хромая лошадь тащит сани,
До кладбища в Солунский храм,
И с похоронными венками,
Идут родные по следам.
Он не боялся зла стихию,
Удал и доблестен в бою,
Погиб за Дон и за Россию,
И слава вечная ему.
Но больше маме не обнять,
Его возмужевшие плечи,
И в доме родненьком горять,
Его поминок скорбны свечи,
И не пожмёт он никогда,
Руки мозолистой отцовской,
Но подвиг будет жить всегда,
Казачьей сотни Чернецовской!
21 января 2015 года. СИЗО.
Степной Поход.
(отрывок из поэмы)
Волнует ледяная степь, тревоги боль и неизвестность,
Идут в Задонье казаки, а многие и в бесконечность.
Бурьян кивает на ветру, закат уныло догорает,
И траурный набат церквей, нас монотонно провожает.
Новочеркасск прости ты нас!
Не знали, что тебя оставим,
Но видит Бог, наступит час,
Тебя победой мы прославим.
Ушли в Задонье. Первый бой.
Колотят вражьи пулемёты,
Прижал к снегам шрапнелей рой,
Неопытных юнцов расчеты.
Но загорелся дух в сердцах,
Казачий, доблестный, бесстрашный;
Разбили красных юнкера,
В суровой схватке рукопашной!
Рубили, били и давили,
Стреляли, и зубами рвали,
О жизни Господа молили,
В лихих боях братов теряли.
Тогда не знали наперед,
Крестясь замерзшею ладонью,
Что назовут «Степной Поход»,
Путь боевой наш по Задонью…
Сергей Белогвардеец.
Новочеркасская тюрьма. Февраль 2015.
Я гулял по придонским просторам,
Желтобоким ковыльным буграм.
Пел я песни с ликующим взором
Синим водам и вольным ветрам.
И, наслаждаясь степной красотой,
Вдруг встрепенулся от звука.
Рядом с моею босою ногой
Громко шипела гадюка.
Готова к броску, в напряженье дрожит,
Тонкий язык пляшет грозно.
Глядя мне в очи, сурово шипит,
Телом играя нервозно.
« - Что ты тут ходишь?» читаю в глазах,
« - Разве не видишь, я тут обитаю?»
Не ощущая смятенье и страх,
Я до змеи приседаю.
« - Здравствуй, хозяйка привольной степи!
Я не хотел беспокоить.
Ты, дорогая, не злись, не шипи,
Дай мне тебе слово молвить.
Как же прекрасен твой дивный узор,
Изящные телодвиженья,
Тайну несёт немигающий взор,
Дух будоражит шипенье».
И прекратила сердиться змея,
Не увидав во мне зла.
Прям через ногу босую мою
В буйный ковыль уползла.
Застенки новочеркасского сизо
12 февраля 2015
Бой за Выселки 3 марта 1918.
(отрывок из поэмы Ледовый Поход).
Детские лица недетские взгляды,
Смотрят вперед из под хмурых бровей,
В бой выступают донские отряды...
«Вперед партизаны! Цепью! Плотней!».
Солнце встающее очи им слепит,
Но к смерти привыкши в неравных боях,
Без выстрела, в рост, на врага идут дети,
И тонут в дыму и разрывов огнях.
Выстрелы меткие - всё по уставу,
Красные дрогнули бросив окоп;
Рвутся снаряды и слева и справа,
И с тыла коварно забил пулемёт.
Первыми пали их офицеры:
Ранен Краснянский[4], Власов[5] убит,
Пали герои, крестов кавалеры,
Но в помощь Корниловский полк к ним спешит.
Землю со снегом пули вздымают,
Цепь залегла - офицеров ведь нет;
Смятенных мальчишек на бой поднимает,
Володя Ажинов [6]отважный кадет.
"Чтобы кадеты пред хамом лежали?!
Вперед Чернецовцы! Вперёд казаки!"
И с криком "Ура!" в атаку помчали,
Дети... примкнувши к винтовкам штыки.
Снег ноздреватый на солнышке тает,
Пахнет весною Кубанская степь;
Потери большие, но наступает,
В черных шинелях кадетская цепь!
Начало написано в 2008, отредактировано и дополнено в Новочеркасской тюрьме 3 марта 2015.
Вкушая, вкусих мало меда, се аз умираю.
1-я книга царств.
У излучины Тихого Дону,
Одиноко ютится курган,
И стезя к нему кровью червлёна,
Ненавидящих зло и обман.
На кургане алтарь из гранита,
На нём чаша златая стоит,
Чаша эта тернами овита,
И не каждый осилит испить.
И дерзнул к чаше юный вития,
Дюже смел и силён и умён,
Презирая обмана стихию,
Правды чаял безудержно он.
Шел вития завет не внимая,
Что нарушив обмана уклад,
Одиноко до правды ступая,
Он уже не вернётся назад.
И не дрогнула длань молодая,
От уколов коварных шипов,
И испил он уста отверзая,
Но терял, но терял свою кровь.
Буйный ветер в степи возмутился,
Вмиг юнец как старик поседел,
Тяжкой скорбью взор ясный налился,
Ведь он правду всецело узрел.
И бледнели уста и ланиты,
На челе хладный пот проступал,
И ослабший от крови пролитой,
На кургане он замертво пал.
Застенки Новочеркасской тюрьмы
12 марта 2015.
Судьба твоя котёл кипящий,
Не ведающий штиля океан,
Орлиный взор, казачьей смелостью горящий,
Отвага, честь, и гордый генеральский стан.
Твой нрав крутой как взрыв гранаты,
Как конь, встающий на дыбы,
Как грома майского раскаты,
Рожден ты был лишь для борьбы.
Россия! Родина! Свобода!
Словам сим славным не истлеть,
Ты шел за них в бою Похода[7],
В метелях разыскавши смерть.
Наш генерал, тебя помянем,
По красным полчищам огнем,
Россию-родину прославим,
И твоё имя пропоём.
Новочеркасская тюрьма зима 2015.
Россию химера за горло схватила,
Кто Родину нынче спасёт?
Мы верим в тебя, генерал наш Корнилов,
С тобой выступая в поход.
Мы шли за тобою чрез дождь и метели,
Во дни, и в бессонных ночах,
Не гнулись под пулями и под шрапнелью,
Не ведали робость и страх.
В то хмурое утро убит ты снарядом,
Но в наших сердцах ты живой,
С нами во веки веков будешь рядом,
Славный Корнилов Герой!
23 февраля 2015 года. СИЗО.
Песнь казачья
Я выйду на крутой байрак,
И воздух ледяной вдохну,
Спаси Господь, что я казак,
И что родился на Дону.
Родная степь, в тебя взираю,
В твою волнующую даль,
И всей душою ощущаю,
Твои тревоги и печаль.
Ты беспокойна в зимних снах,
И траурно ревут метели,
О твоих славных сыновьях,
Чьи кости во земле истлели.
Ветра им литию поют,
И шепот трав им панихида,
Дожди горючи слёзы льют,
По жертвам и зла и геноцида.
Ты ждёшь их родненькая степь,
Ты ждёшь их как сыночков мама,
Когда бесстрашно выйдет цепь,
Из бездны зимнего тумана.
И радостно ты задрожишь,
От топота отрядов конных,
Но, а сейчас, ты лишь молчишь,
В своих печалях похоронных.
*
Но запоёшь во счастье, ведь наступит год,
Когда в лучах чарующей зари,
Ушедшие давно в Степной Поход,
С победою вернутся сыновья твои.
Сергей Белогвардеец
Новочеркасская тюрьма. Январь 2015 года.
Песнь казачья.
Падал караич, да снарядом сражён,
Конь мой убит, а я врагом окружен.
Отступать куда не знаю,
Штык к винтовке примыкаю,
Пусть я один... Не сдамся им...
Враг прижимает, отхожу до реки,
Где же вы братья? Где же вы Казаки?
Башлыки по ветру вьются,
В помощь мне они несутся,
Лишь бы успеть... О моя степь...
«Контра сдавайся!» - супостаты кричат,
У обрыва речного окружен и зажат.
Ежель братьев не дождаться,
То погибнуть, но не сдаться!
Казачью честь... Сквозь смерть пронесть...
Вражия пуля, попадает мне в грудь,
Падаю в реку, Бог послал утонуть.
Вижу солнышко сквозь воду,
Ощущаю жизни коду.
Ну вот и всё...
Пусть плывёт утка по Аксая волне,
Матушке скажет, где лежу я на дне.
Из воды меня изловят,
Рядом с дедом похоронят,
В родной земле...
Июль - август 2014. СИЗО.
За окном уже раньше светлеет,
За окном веселится весна.
Солнце выше, теплей оно греет,
Возбуждая природу от сна.
А я дни в скорби уз все считаю,
И взираю в привольную даль,
Со всем миром меня разлучает,
Равнодушные камни и сталь.
Лишь ворона ко мне прилетает,
Чернокрылою колядой,
На меня безмятежно взирает,
Я делюсь с ней своею едой.
Эх воронушка, если б ты знала,
Как мне люба весенняя степь,
Когда тает снегов покрывало,
И ветра начинают теплеть.
Разольются Караич с Аксаем,
Разольётся мой милый Тузлов,
И шамайки привольные стаи,
Уже мчат среди тающих льдов.
А еще дорогая ворона,
Скоро травы начнут зеленеть,
И цветов ярко-желтых корона,
Позолотит весеннюю степь.
Но не тронуть мне вербы пушистой,
Шепот кротких ветров мне не внять,
И по балке тропой каменистой,
Мне под вешним дождём не гулять.
Без меня будут утки резвиться,
Прилетевши с далёких югов,
Без меня вольна степь возбудится,
От зимы упоительных снов…
А сейчас, лишь тоска от плененья,
И пока остается лишь ждать,
Что, раздавши виновным расчеты,
А потом закопав пулемёты,
Снова буду в степях я гулять...
Сергей Белогвардеец.
Март2015, застенки Новочеркасской тюрьмы.
Ай да за ериком Караичем,
Есть Широкая музга.
Едем-едем с дружаками,
Ой да с братьями казаками,
Чрез привольные луга.
Ай да за ериком Караичем,
У музги наш братский стан.
Над водой туман курится,
Ой да будет ли ловится,
Сом усатый да сазан?
Ай да за ериком Караичем,
Краснодворский хуторок,
Да Черкасская станица,
Тихо плюхнулся в водицу,
Мой червонный поплавок.
Ай да за ериком Караичем,
Ничаго да не поймать,
В ериках да музгах пусто,
Остаётся только грустно,
Попивать да напевать…
Зима 2015, СИЗО.
Они несут на палках дедов,
Они Америке грозят.
Умы сих грозных говноедов,
Лишь злостью, подлостью кипят.
Им власти сверху насирают,
Но им как вроде всё равно,
Они лишь важно рассуждают,
Дерьмо это или говно?
Ах сколько разума в их лицах,
И сколько мудрости в глазах,
А на главах теплом курится,
С хозяйской задницы катях.
Им говорит простой парнишка,
Дебилы! На вас власти срут!
Но тут же подлые людишки,
Донос в полицию несут.
«Этот подлец вчера поведал,
Что власти смеют на нас срать,
Тем самым он Россию предал!
В тюрьму его и расстрелять!»
И вот парнишка прозябает,
По беззаконию в тюрьме,
Его за правду расстреляют,
А те, и нынче все в говне!
13 марта 2015, Новочеркасская тюрьма.
Вот как бороться с гнусным ором,
Не критики, но оскорблений?
Поэту нужно быть боксёром,
И в перерыве вдохновений,
Удар лихой тренировать,
Чтоб лживы лица разбивать!
23 марта, СИЗО.
Песнь казачья.
Осень 1920 года.
Голые ветви терновых кустов,
Склоны обрывистой балки,
В небе осеннем во царстве ветров,
Кружатся вороны и галки.
Пахнет дождём пожелтевшая степь,
Травы на землю нагнулись,
Утки над речкой мелькают как сеть,
К югу они потянулись…
Припев:
Уточка-утка на юг не спеши,
Матушке родненькой слово скажи,
Что я люблю её и, что скучаю.
Уточка-утка, как мог я забыть?
Ты ж не умеешь совсем говорить,
Но может крылышком ей помахаешь…
Больше не видно в степи журавлей,
Спрятались жабы и змеи.
День ото дня все вода холодней,
Низкое солнце не греет.
Утки готовы до юга лететь,
Но лишь одна не спешит,
Словно меня эта уточка знает,
И сквозь решетку глядит.
Припев.
***
Весна 2015, СИЗО.
Прошу вас разъяснить мне господин судья,
Кто виноват в позорном злодеянье,
Что на процессы конвоируют меня,
Систематически с огромным опозданьем.
Меня приходят люди поддержать,
Они что? То же в чём то виноваты?
Что им приходится пол дня процесса ждать,
Пока меня доставят супостаты.
Прошу вас меры строгие принять,
И по всей строгости Закона наказать,
Мерзавцев, что меня не к времени везут,
В несправедливый и предвзятый суд.
Сие ходатайство прошу я к делу приобщить,
О действиях по нём, меня в законный срок с защитников уведомить.
Новочеркасский городской суд, 2 марта 2015 года.
Для самых маленьких.
Эпиграф.
«Между небом и землёй, песня раздаётся…»
Романс «Жаворонок».
Затихла степь в вечерней темноте,
Лампас заката расслоившись исчезает,
Сияют звёзды в бесконечной высоте,
На грешный мир они бесчувственно взирают.
И тишина. Лишь сыч во тьме поёт,
Невидимо с ветви на ветвь летает,
Он службу караульную несёт,
Он степь донскую бдит и охраняет.
Под утро соловей сыча сменил,
Наполнив чудом предрассветные мгновенья,
Вития красоты и гений вдохновенья,
Он дивной песнью день грядущий восхитил.
- «Стой! Кто идёт?» - трель соловья раздалась громко,
- «Я смена караула!» - отвечает ему жаворонок звонко.
Над степью солнышко с улыбкою встаёт,
Лучи играют в капельках росы на травах,
А жаворонок песенку поёт,
То в бурьянах, то в деревах кудрявых.
Вот строгий коршун молча пост принял,
Взметнувшись в высь над топью луговой,
Рыжак до неба с камыша восстал,
И кружится над рОдною музгой.
Лысуха в чаканах блюдит свой пост,
Струится ее голос над водою,
Вот аист встал в гнезде во весь свой рост,
Защелкав клювом с задратой главою.
Вот ласточки хранят небесный свой надел,
Во бреющем полёте над рекою,
А вот фазан походну песнь запел,
Сокрывшись за кудрявой лебедою.
Щегол во красной шапочке своей,
Вещает безмятежно переклик,
Ему ответил с ерика кулик,
А кулику кукушка с тополей.
Отряд воробушков на строй вербы ветке,
Подняв тревогу скрылся в золотой сурепке,
Сполах! И тут же кобчик вестовой,
Известье сообщить скорей помчал,
И гордо вылетел к самой передовой,
Столетний ворон, чернокрылый генерал.
Присев на карагач приказы отдаёт,
И сойка одиночными стреляет,
Сорока песнью бьёт как пулемёт,
И дятел свою очередь пуляет.
В атаку ринулись аван-посты,
Бьёт с флангу боковое охраненье,
Мелькают в травах переплов хвосты,
А у реки бакланье пополненье.
- «Долой огонь!» - вдруг ворон приказал,
Вглядевшись в степь он громко рассмеялся,
Звон колокольчиков телячьих зазвучал,
И чубчик русый из бурьяну показался.
И крикнул ворон:
- « Всем по сполаху отбой!
Уж дюже мнительны в дозоре воробьи,
То пастушок пригнал телят на водопой,
Казак Никеша, так шо тутоть все свои».
И вновь спокойно, часовых лишь переклик,
Не знают устали кустодии степные,
И льются песни их знакомые, родные,
В донской степи во каждый день, во каждый миг.
Застенки Новочеркасского СИЗО.
Февраль 2015.
Для самых маленьких.
Эпиграф.
Да здравствует любимая земля донская!
Деревья и камыш, орёл, сазан, змея,
Степной бурьян, музга, елень степная,
Моя природа, моя рОдная семья.
Мы все горазды раков есть,
И думаем – богато их, не счесть,
Но это вовсе же скажу не так;
Всё меньше раков, ведь из года в год,
Не успевает размножаться рак,
Ведь в нерест его трогает народ.
В стиху сим расскажу уклад казачий,
И то, как происходит нерест рачий.
По осени у раков жаркий спор,
За право самок оплодотворить,
Зимою, после брачных игр жор,
Брехня – что рак зимой по норам спит.
Всю зиму рак по дну реки гуляет,
И рыбу хворую он лихо поедает,
От эпидемий рыбьи полчища хранит,
Как добрый врач, здоровье рек прилежно бдит.
В конце зимы, осемененные по осени икринки,
Выходят изнутри рачихи на хвоста щетинки,
Весною ранней как подтает лёд,
Рачиха к берегу на мелководие идёт,
Такая вот у ней опасная нужда,
Ведь для икры созреву там теплей вода.
Икру рачиха вовсе не метает,
А носит бережно сокрывши под хвостом.
Весной икра до время-сроку созревает,
С неё рачата появляются потом.
Рачата махонькие, как снежинки белы,
Лишь глазки чёрные у них как антрацит,
Своею жизнью жить покамист неумелы,
Рачиха как икру их под хвостом хранит.
В каждой реке по разному, в Тузлове побыстрее,
В Дону помедленей, а так, как солнце греет,
Но в среднем лишь в июне нерест завершается,
И детки с мамою рачихою прощаются.
Теперь извольте главну суть мне изложить,
При нересте совсем нельзя рачих ловить,
Вы лишь одну ее икряную словили,
Но сотню будущих рачков вы погубили.
Придурки разные икру с хвоста срывают,
И в воду ее россыпью бросают,
И думает такой вот раколов-дурак,
Мол вырастут с икры рачки и так.
Вот если им бы яйца оторвать,
И бросить,
С них смогут дети вырастать?
Нет вовсе.
Природу родную ты бережно храни,
Во нерест, рыбу или раков не лови.
Новочеркасская тюрьма. Апрель 2015.
Сергей Белогвардеец.
Прощай мой город! Мне нельзя тебя любить,
Ведь за любовь к Тебе мне наказанье;
Не уж то навсегда Тебя забыть,
Из памяти стереть Твоё очарованье?
Но нет, не позабыть Твои чарующи красоты,
Летящий в займище хрустальный звон колоколов,
И милые очам Соборные высоты,
Сияние златых крестов и куполов.
Мне не забыть Твоих волнующих рассветов,
Когда рыбалить на музге пора,
И в займище зарёю не прогретом,
Курится Бессергеневки гора.
Мне не забыть тенистые аллеи,
Той старой рощи; и как по весне,
От вод Тузлова вольный ветер веет,
Но быть теперь с Тобой мне лишь во сне…
Как жаль! Что опоздал я во тебе родиться,
И не спасал Тебя в атаке удалой,
В двадцатом казакам пришлось с Тобой проститься,
Сегодня мой черед… я расстаюсь с Тобой…
Но день наступит, и свободным станешь,
Под крик с Тебя бегущих чужаков,
Ты вновь в былом величии воспрянешь,
Донской Столицей Вольных Казаков!
Зима 2015. Новочеркаская тюрьма.
Закрыла смерть мои зелены очи,
Уста сомкнулись вечной немотой,
Ланиты холоднее зимней ночи,
Пробито сердце пулей роковой.
Но это только страшный сон,
Ведь кровь моя еще не вся пролита,
Тернистый путь ещё не завершен,
Страданий чаша вовсе не испита.
Ты жди, я обязательно вернусь,
Во ясный день, чи во туману ночь,
Дождём осенним, белым снегом вновь примчусь,
Ты жди и я смогу всё превозмочь...
Незаметно подкрался рассвет,
В окончании ночи недлинной.
Я прошу у рассвета совет,
Как мне встретить его да с любимой?
Как её на заре мне обнять,
Слушать песню нам утренней птицы,
О любви нежно слово сказать,
И во счастии страстном забыться?
Но рассвет мне в ответ промолчал,
В небесах как костёр разгорался,
Что-то гаснущим звёздам шептал,
И с луной молодою прощался…
Но не сломит отчаянье дух мой,
Скор тот миг – и падут эти цепи!
И под новой счастливой зарёй,
Новый день мы с тобой вместе встретим.
Май 2015, СИЗО.
Созревши золотится нива,
И от жары бледнеет неба синева,
О ком ты плачешь придонская ива,
Слезою горькой как полынь-трава?
Шептала ивушка листочком,
Что злые люди приходили,
Её любимого дубочка,
Под корешок они срубили.
Обнявшись пышными ветвями,
В степи близ Дона расцветали,
С друзьями утра соловьями,
Зарю чудесную встречали.
Во дождик, или летний зной,
Под сенью их четы степной,
Усталый путник отдыхал,
Под шепот листьев засыпал.
Но страшным звуком топоров,
Прервали люди их любовь,
Со скрыпом пал в сырой песок,
Кудрявый молодой дубок.
И вместо кроны его сильной,
Будто плитою надмогильной,
Теперь лишь маленький пенёк,
Да скромный полевой цветок.
Не плачь же, ива дорогая!!
Вернётся он, лишь ожидай.
Смотри, вновь зелень молодая,
Из пня растёт во месяц май.
Он вновь восстанет над землёю,
И нежной, летнею зарёю,
Вы снова сможете обняться,
И никогда не расставаться.
Май 2015, СИЗО.
К Пивоварову В. Г.
[8]
Спаси Господь! Тебя я знал!
Казак, Казак ты настоящий.
Злой рок тебя не поломал,
Не погасил твой взор горящий.
Ты Лихолетье пережил,
Не отступил и не сломался,
И шашку в ножны не вложил,
Ты был - и Казаком остался.
Умел держать казачью речь,
Знаменьем крестным осеняя,
Благословлял Донскую Сечь,
Победы предков прославляя.
Но раньше времени ты пал,
От рук чекистского врача,
Что по заветам Ильича,
Тебя в больнице убивал.
Душа твоя, на небесах,
Но час Донской Победы ждёт,
И наяву, не в чудесах,
В рядах живых она придёт.
14 июня 2015. СИЗО
[9] Спорили Тузлов с Аксаем[10]...
Спорили Тузлов с Аксаем,
Кто из них в кого впадает,
Кто из них теченьем круче,
Полноводней и могуче.
Аксай
Эх Тузловка - ты ручей.
Для реки - ты маловодный,
С прелою водой своей,
Дюже на музгу подобный.
Тузлов
А ты ерик, не река.
Старица седого Дона,
Вся корява и мелка,
Илом-грязью занесёна.
Аксай
Эт тебя ль рекою звать?
Дюже скудны твои воды,
Сплошь лишь заросли и броды,
Порося не искупать.
Тузлов
Эх Аксай, ручей куриный,
Я, Тузлов, настолько длинный,
Что во устье во моём,
Вишни сладостно цветут,
А в истоке тем же днём,
Лютые снега метут!
Аксай
А во мне полно сомов,
Да по дюжине пудов!
И огромные рачищи,
Да в аршин у них усищи!
Тузлов
Брешешь лужа! Я ж не вру,
Лишь во мне во каждый май,
Рыба царская - шамай,
Нерестит свою икру.
Аксай
А во мне полно ужей,
С два аршина и длинней!
Тузлов
А во мне живёт рыжак,
Жирный как кривянский хряк!
Аксай
А во мне ракушки есть,
Жемчугов во них не счесть!
Тузлов
А во мне есть глубина,
Где душа земли видна!
Аксай
Я вот, коль благоволю,
Кут Бирючий затоплю!
Тузлов
Ну а я своей волною,
Всю Кривянку в море смою!
Аксай
А ты знаешь то, что я,
Раньше съединял моря?
В Каспии я начинался,
И к Азовью добирался,
Ну а Дон - то мой сынок,
Опосля ко мне притёк.
Тузлов
Ээээ! Аксайка заливаешь!
И не уж то ты не знаешь?
Дон ещё и не бывал,
А я к морю дотекал,
Да к какому там Азовью?
Сразу к Средиземноморью!
*
И хвалились они лихо,
Возмущаясь всплеском волн,
Тут услышал гутор ихний,
Строгий батя Тихий Дон.
И нагнал старик разлив,
Что видать лишь главы ив.
Так своим могучим словом,
По отцовски он решил,
Спор Аксая и Тузлова,
И смешав их, помирил.
СИЗО-3. Май 2015.
Эмиграция.
Я чувствую их грозный взгляд,
И словно вижу чёрны тени,
Тех, кто тогда, сто лет назад,
Не встал пред хамом на колени.
Идти в штыки на пулемет,
Для них привычное явление,
Их жизнь - боевой поход,
А к смерти дерзкое презрение.
И без молитвы и гробов,
Тела отчаянных сынов,
Легли по балкам и степям,
Но неподвластные цепям,
В небесных далях Приазовья,
Витают души, и с любовью,
Глядя на нас,
Ждут светлый час.
Белогвардеец.
18.06.2016. Эмиграция.
Прощай немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может во Днепровской степи,
Спасусь от гнусных палачей,
От рабства окаянной цепи,
И от ГБ-шных стукачей.
Прощай немытая Россия!
Настало время уходить,
Но скор тот день - придёт мессия,
Я с ним вернусь тебя отмыть.
Ноябрь 2015, Киев.
Пришел я на Майдан,
Нет, мной не правит бес!
Не пьянь, не наркоман,
Я жертва ДМС.
Я достаю бензин,
И добре обливаюсь,
И в свой последний стрим,
Прощаюсь, поджигаюсь.
Я вспыхнул, как в Тот Год,
Колеса здесь пылали,
Заголосил народ,
На видео засняли.
Горят мои глаза, что были зелены,
Свалились уж с меня, сгоревшие штаны.
Все тише, тише крик,
И все слабей движенья,
И вот совсем затих,
Конец самосожженья.
А черти с ДМС, бухают и кутят,
На новый Мерседес, они деньжат хотят.
Откуда ж у меня? Я беженец с России,
От ФСБ бежал, под знамя желто-синее.
Но видно что и здесь, под Томасом и мовой,
Сидит советский бес, и дружит с русским Вовой.
За сколько ж вы меня, Гэбэшникам продали?
Когда жрали хамон, не уж то не икали?
Обугленный мой труп
У стелы час лежал,
И люди помянут:
«Ах как скакал! Ах как скакал!»
Вы думали меня продать российской власти?
Но я себя предал, огню и смертной страсти.
Пущай я здесь сгорел, как в гараже буржуйка,
Плевать на вас хотел!
Сосите сполохуйку[11]!
***
Сергей Белогвардеец, 11 июня 2020.
«Разочарование» или прокламация российскому эмигранту.
Не надо сражаться за жопы чужие,
Не надо бежать от России в Россию,
Как недопустим секс без контрацептива,
Жить в эСэСэСэРе - недопустимо.
На Бога и черта не надо надеяться,
Что здесь еще что-то вообще переменится,
Хоть Томос, хоть Термос, хоть с Богом, хоть без,
Здесь будет главенствовать ленинский бес.
Не трэба навчаться на мове пысаты,
Це тэбе не захист потрапить за граты.[12]
Беги что есть сил, да на запад Европы,
Пока не схватили фашисты за жопу.
Сегодня они Украинушку славят,
А завтра же Путину стелу поставят.
Как только залязгают русские танки,
Они заховают свои вышиванки.
А всех эмигрантов погрузят в вагоны,
И быстро отправят в российские зоны.
И знай россиянин - скакал на Майдане?
Тебя ждёт пила с топором в Магадане.
Белогвардеец 22 июня 2020
Иль сгину в зоне, на лесоповале,
Иль погибать мне во тюремной тьме,
Иль на ночном, на Киевском вокзале,
Замёрзну в предрассветной тишине.
А может, словно былью станет сказка,
И враг последний будет изгнан вон,
И по степям вокруг Новочеркасска,
Победный разольётся перезвон.
И прекратится сотня лет страданий,
И кончится столетний гул войны,
И силою отчаянных стараний,
Вдруг рухнет царство большевистской тьмы.
Ну сейчас лишь стены ледяные,
Спасенье - в интернет-кафе часок,
И написанье этих горьких строк,
Будирует во мне мечты былые.
Сергей Белогвардеец.
9.12.2020. Интернет-кафе близ Ж/Д вокзала.
Белоказачья версия «На сопках Манчжурии» - «Аксайские балки».
Памяти Белых Казаков 4-го Донского Корпуса генерала Павлова, погибших на Маныче, в феврале 1920 в борьбе с большевиками.
Ночь подошла, сумрак на землю лёг,
Тонут во тьме аксайские балки, в тучах застыл восток.
Видишь кресты, это герои спят,
Песню над ними ветер поёт, и звёзды с небес глядят.
То не залп с полей долетел,
Это гром в степи прогремел,
И опять кругом всё спокойно, всё молчит в тишине ночной.
Спите бойцы, спите спокойным сном,
Пусть вам приснятся степи родные,
Отчий в станице дом.
Пусть погибли вы в боях с врагами, подвиг ваш к борьбе нас зовёт,
Войска Донского казачье знамя, мы понесём вперед.
Мы пойдём на встречу новой жизни, сбросим бремя рабских оков,
Прадедов дело сегодня продолжим, против большевиков.
Спите бойцы, вечная память вам!
Землю казачью, Дон наш родимый, не отдадим врагам.
Ночь, тишина, только Аксай шумит,
Спите Герои, память о вас, племя Донцов хранит.
30.12.2020
Сергей Белогвардеец.
Купили степи и луга,
Купили берега Донские,
И там где ерик чи музга,
Хозяева давно другие.
Где дед мой сазанов ловил,
Иль батя пасеку где ставил,
Теперь раздолье чуждых сил,
Чужих народов, чуждых правил.
Со скорбью к морю Дон течет,
Тоскливо ветер завывает,
Земли донской последний кут,
Рука чужая измеряет.
И как в гробу не виден свет,
Так на Дону не видно воли,
Столетье горя, смерти, бед,
Столетье тяжкой рабской доли.
Да где ж вы вольные Донцы?
Что против красных восставали,
А с ними деды и юнцы,
Народ Казачий прославляли.
Но кости их в степи лежат,
Да во расстрельных балках тлеют,
Погиб ли Дон сто лет назад?
Иль правнуки спасти сумеют?
Но томным, кротким стал казак,
Не слышно и щелчка затвора,
Безмолвен он под властью вора,
Как волк степной среди собак.
Сергей Белогвардеец.
12.3.21 Эмиграция.
Скорый рассвет в облаках улыбнулся,
Тает туман над рекой.
Ветер восточный над степью проснулся,
Травы качнулись волной.
Днепр могучий туманом укрытый,
Славен, но ты мне чужой.
Рвет мою душу мотив незабытый,
И образ Дона родной.
Там мои мысли, любовь и мечтанья,
Деды в могилах там спят,
А над Тузловом и сонным Аксаем,
Тоже туманы парят.
Как ты там, Родина? Кровь моя чает,
Снова встречаться с тобой,
И на «штанах» из Тузлова с Аксаем,
Вновь любоваться зарёй.
Но в Украине я дни коротаю,
Я здесь чужак эмигрант,
А на Дону, близ Тузлова с Аксаем,
Топчет траву оккупант...
Верю я твёрдо что степь содрогнется,
Топотом конных полков,
И снова знамя донское взовьётся,
Знамя Донских Казаков!
Эмиграция. 22 июня 2021 года 3:30
Я помню, как щекочет ноги,
В жару иссохшая трава,
И на змеящейся дороге,
Слегка кружится голова.
Где средь куги музга синеет,
Телёнок плачет в бурьянах,
А Дон родной, прохладой веет,
И кобчик пляшет в небесах.
Я помню, помню самый вкусный,
Простой домашний «тормозок»,
И сладость дыни; сок арбузный,
И свежий с пасеки медок.
Но оккупанты вмиг отняли,
Моей земли очарованье;
И лишь одно они не взяли –
О Родине воспоминанья.
Сергей Белогвардеец.
13 июля 2021. Эмиграция.
Песня в стиле heavy metal
Припев:
Русский мир,
Идёт куда не знает.
Русский мир,
Оставь меня, я не хочу с тобой!
Русский мир,
Он только лжет, он убивает!
Русский мир,
Не русский ты и Путин твой!
Серп и молот,
Смерть и голод,
День победы, ДНР.
Не хочу я быть упорот,
Проклят будь СССР!
Припев.
За звезду и за распятье,
Не хочу я умирать,
За советское проклятье,
Не желаю жизнь отдать.
Убегаю в Украину здесь хочу найти приют,
Но не уж то тут же тоже, тоже ватники живут?!
Припев.
Смерть шагает по планете,
Пусть я выйду в бой один,
Пусть один я в целом свете,
Мне поможет Джавелин!
Эмиграция 2021-22, Киев.
НаПутствие
Умри ты за нас и солдат и казак,
Умри, чтобы денег поток не иссяк,
Чтоб дальше могли мы народ твой иметь,
Тебе нужно в танке скорее сгореть.
Пока будешь гнить в безымянной могиле,
Мы будем гулять на роскошнейшей вилле,
Пока в БМП будешь ярко гореть,
Мы будем с Газмановым песенки петь.
Пока твоя мать будет с горя рыдать,
Мы будем хамон с пармезанами жрать,
Пока будут дети в истерике выть,
Мы будем на яхте шампанское пить.
А если свернёшь ты с пути в Украину,
Мы будем стрелять тебе в ватную спину,
Не хочешь на бой? Ты пособник Майдана!
Ты сдохнешь на зоне, что близ Магадана!
Эмиграция, Киев 10,02,22
Поэмы.
Посвящение.
Почему же ворона плохая,
И во всех стихах она злая?
Что ни автор строку о ней пишет,
Мол, беду эта бестия кличет.
Нет, с поэтами я не согласен,
В чём воронья вина уточните?
Чем вороний вам голос опасен?
И зачем её в строках черните?
Расскажу вам историю грустную,
Что случилась близ Тихого Дону,
Про невинно пленённого узника,
И его дорогую ворону.
Сю историю я услыхал,
Во тюрьме от души мертвеца,
Как услышал – так и записал,
Я её от первого лица.
**
Ноябрь 1920.
Ярко светит осеннее солнце,
Сквозь решетку лучами бьёт смело,
Вдруг на камеры моей оконце,
Птица раненная прилетела.
Молодая каркуша-ворона,
Одно крылышко низко висит,
Свежей кровию чуть обагрена,
И на меня перепугано зрит.
Поначалу ворона боялась,
Я кормил её кашей и хлебом,
Она ела, но все опасалась,
И с тоскою глядела на небо.
Говорил я с вороной часами,
Как мне плохо в проклятой тюрьме,
Она умными зрела очами,
И все ближе ступала ко мне.
А потом перестала бояться,
И во внутрь она заскочила,
Не желала со мной расставаться,
Хоть и крылышко её зажило.
Как родные мы стали с ней сразу,
С нею время быстрей побежало,
Созидал я стихи и рассказы,
А она на плече восседала.
И под крылышко голову спрятав,
Со мной вместе ко сну отходила,
А с утра, меня трогая лапой,
До прихода баланды будила.
Иногда она прочь улетала,
Скрывшись в серой ноябрьской мгле,
Блёстки-стёклышки где-то искала,
И в подарок носила их мне.
**
Январь 1921.
Но еду мне давать перестали,
И кормить было нечем подругу,
Мы неделю уж с ней голодали,
И она улетела во вьюгу.
Но вернулась подруга ворона,
Когда солнце сквозь туч проступило,
Принесла половинку батона,
И на стол мне её положила.
После в окна соседни летала,
Невдомек мне, вот как умудрялась?
Но с кусочками хлеба и сала,
В мою камеру вновь возвращалась.
Уголовники матом кричали,
Вслед летящей подруге-вороне,
«Караул! Караул обокрали!
Как же так? Мы ведь воры в законе!».
Февраль 1921.
В одно утро пришли часовые,
На этап меня спешно сорвали,
А ворону, мерзавцы хмельные,
Трёхлинейками прочь выгоняли.
Во дворе комиссар подоспел,
Всё понятно – этап на расстрел.
В сером небе привольно кружатся,
Чернокрылы вороны и галки,
Где ж подруженька? Всласть попрощаться,
Ведь ведут к Епифановской Балке.
А оттуда мне не возвратиться,
Там казачья Братска могила.
Вдруг гляжу, моя добрая птица,
Увидав меня заголосила.
В грудь мою смотрят черные дула,
Жить осталось лишь самую малость,
Всё, окончена жизнь есаула,
Я с любимой вороной прощаюсь:
«Прощевай моя мила ворона!
Прощевай дорогая каркуша.
Смотрит в грудь мою сталь воронёна,
Больше песнь твою мне не слушать…»
Грянул залп. Я безмолвно упал.
Еще жизнь в моём теле теплилась,
Голос милой подруги слыхал,
Что над мною тревожно кружилась.
И воронушка, рассвирепевши,
Совершила суровую кару,
Черной молнией с неба слетевши,
Клювом выбила глаз комиссару!
И стреляли по ней супостаты,
Промахнулись – пьяны дюже были.
А потом они взяли лопаты,
Спешно тело моё схоронили.
А ворона к могиле летала,
И ждала меня, и звала,
В одно утро крыла распластала,
И склонивши главу умерла.
Март 2015.
Из окна я на балку взираю,
Где примал смерть Казачий Народ.
А спокойные воды Аксая,
Совершают свой к Дону поход.
В бурьянах ветров траурных стоны,
Плачут редким дождём облака,
Лишь они помнят дружбу вороны,
И расстрелянного казака.
***
Новочеркасская тюрьма, 2014-2015 год.
Лисичка полюбила серого волка,
Вы скажете, мол – «быть сего не может!»
Но слышал я от деда Казака,
Историю… И болью сердце гложет.
Зима. Укрыло снегом Дона лёд,
По Займищу метели завыванье,
С Задонья стая волчья идёт,
Искать себе приют и пропитанье.
Зима та, дюже лютая была,
Повыбили охотники всю живность,
Добычу, волчья стая не нашла,
И рыскала, кляня судьбы немилость.
Но вдруг, попалась юная лиса,
Она под камышом упавшим укрывалась;
Но выдали её красивые глаза;
Окружена, лишь смерть лисе осталась.
Окружена, и некуда бежать!
Оскалилась, но разве этим волчью стаю испугает?
Готовы волки её разорвать,
Но тут один её собою закрывает.
И востры зубы белы обнажил,
Глазами в снежном сумраке сверкая,
Он вожака ударом осадил,
И бился в кровь, лисичку защищая.
Изумлённые волки кричат ему наперебой:
За что же брат, ты к нам вот так не мил?!
Зачем её от смерти защищаешь?
Она лиса – ты волк, аль разве позабыл?
Она добыча! Что ж не убиваешь?
Волк им в ответ:
Нет братья. Я не дам её убить.
Лишь я теперь судьбу её решаю!
Сожрать её мне, или же любить,
Решать лишь мне! Я покидаю стаю!
Волки ему в ответ:
Прощай! Мятежный серый брат,
Будь счастлив с ней, а мы прощаемся с тобою.
И смертным холодом застывший лисий взгляд,
Вдруг потеплел за волчею спиною.
Пришла весна, струится талая водица,
Тюльпаны дикие горят как молодая кровь,
И где же видано, чтоб серый волк и рыжая лисица,
Гуляли вместе? Вот, что делает любовь!
- «Люблю тебя лисичка дорогая».
- «Люблю тебя, мой серый волк степной!»
- «Любимая, я жизни без тебя не знаю…»
- «Любимый волченька, единственный, родной…»
И даже ворон, он уж сотню лет прожил,
Сидя на вербе слёзы умиленья лил,
Он не видал такой любви красивой,
Как у волка степного и лисички милой.
И степи о такой любви не знали,
Не знала и Караича вода,
Влюблённые в душистых травах всё гуляли,
Всегда вдвоём не расставаясь никогда.
И вновь, пришла зима на Тихий Дон.
В лисице плод любви горячей зреет,
Слыхать станиц крещенский перезвон,
А волк свою любовь в морозы греет.
Прошёл февраль, вот-вот лисе рожать,
Взволнован волк оглядывая степь,
И тут кошмар! – «Айда скорей бежать!
Идёт охотников подпитых цепь!».
- «Беги любимая, там вон, за ериком байрак,
Богато дюже тёрна, там и спрячься!»
- «Нет милый, пусть двоих убьет нас враг,
Но мы не будем расставаться.
- «Нет рыженькая, вспомни о дитях,
Таких ведь не было ишо в Донских степях!
Беги любимая, тебе, лишь ерик переплыть,
А я здесь сам смогу врага перехитрить!»
И выскочил он из-за камышей,
По голой степи вероломно пробегая;
Он знал, им не уйти вдвоём, лисичка ждёт детей;
И вот один он против человечьей стаи.
Взгремели выстрелы, картечь вздымает снег,
Ещё немного и спасёт тумана мгла!
Но… Выстрел меткий, оборвал отчаянный бег,
И кровь горячая на снег ручьём пошла…
Волк подымался, падал, полз вперёд,
Но враг неумолимо настигал,
И первым, до него добрался тот,
Который, метким выстрелом попал.
Затих степняк, как будто бы издох,
Охотник радостный хлебнул из фляги водку,
И пнул волка, не углядев подвох;
А волк, вскочив, вцепился в жирну глотку!
И с криками, товарища спасать,
Охотники хмельные подбежали,
Но продолжал волк вражью глотку рвать,
Когда ножом его булатным добивали.
Охотник умер, и его, к Новочеркасску потащили,
А волк ещё чуть-чуть живой лежал,
Последни силы вместе с кровью уходили,
И о лисичке он с любовью вспоминал.
И гасли его жёлтые глаза,
Глядящие в терновник в буераке,
Смешалась с кровью горькая слеза,
Он пал, в неравной подлой драке…
Лисичка ж скрылась во тернах и не видала,
Как изверги любимого убили,
В слезах всю ночь она его прождала,
А утром… вороны беду ей сообщили…
Народ видал, лисичку и волчат,
По Займищу, в районе Сунудка,
А после, стали люди пропадать,
То месть детей, за батю степняка.
**
Не верил я седому Казаку,
Такое – даже в сказке не приснится,
Чтобы степному серому волку,
Судьба послала полюбить лисицу.
Историю не раз я вспоминал,
Всегда конечно, сильно сомневался,
Но раз, в степи свой трактор я сломал,
И пёхом по ночи, в станицу добирался.
И видел я лисичку ту в тернах!
Средь балки, на излёте зимней ночи,
Она закинув голову к луне,
Завыла… леденяще и по волчьи.
Новочеркасская тюрьма, 2014-2015.
В пшеничном поле яма, глубже ямы на волка,
На ней решетка, рядом постоянно часовой,
А в яме той казак из пятого полка,
Семен Денисов смелый сотник удалой.
Его контуженного взяли в плен в бою под Калитвой,
Не расстреляли сразу – ценны сведения пытают,
Но фронт все ближе, и за боем бой,
Казачьи сотни лихо наступают.
По ночи в яму серая змея упала,
И билась по углам ища спасенье,
Куда ползти она не знала,
Шипя на казака за каждое движенье.
Семен:
- Ты не шипи, и не кусай меня змеючка,
Ползи ко мне во длани, и тебя я отпущу,
Ведь ты же наша, ты донская степная гадючка,
Не бойся, я донской казак, и зла тебе я не хочу.
Гадюка воздух языком все обоняла,
И слушала казачии слова,
И вот на теплые его ладони,
Легла прохладная гадючья голова.
Семен рассказывал змее про жизнь удалую,
Про детство, про семью, Великую Войну,
И про жену свою казачку молодую,
Её уж не обнять и не поцеловать ему.
Он пел ей песни про донские степи,
Про Грушевскую родную свою,
Про смерть и про любовь, и про восточный ветер,
И гладил по чешуйкам добрую змею.
Все ближе гром орудий, корпус белых наступает,
Боятся красные – сам Мамантов идет!
Молится истого Семен, он все прекрасно знает,
Что смерть его сегодня-завтра ждет.
По утру вывели его, ведь красным нужно торопиться,
Горит под сапожищами земля,
Семен спокоен, а за пазухой таится,
Степная ядовитая змея.
До ямы комиссары красны привалили,
В последний раз затребовали казака сказать,
Где белые резервны силы затаили,
И как дивизии их будут наступать?
Семен молчал, смотрел он в даль,
Уж слышен конный топот – братья наступают!
И в пыльном облаке уже видать булатов сталь,
Эх жаль, совсем чуть-чуть не успевают.
И говорит Семену комиссар:
- Ну! Говори же, что молчишь казак?
Где Мамантов полки свои скрывает?
И сколько артиллерии у вас? Что ж ты молчишь дурак!?
Расскажешь – будешь жить, тебе ревком сам обещает.
Семен ему в ответ:
- Нет сволочь, Дон вы топите в крови,
Но знайте - не страшна мне смерть моя,
Ведь нету в мире больше той любви,
Чем отдать душу за други своя!
И грянул выстрел, пуля вдарила прям в грудь,
Под медный крестик староверский в аккурат,
Семен стоит, хоть и не в силах уж вздохнуть,
И прямо в сердце его добил супостат.
Упал казак как скошенный ковыль,
С улыбкой на лице изнеможенном,
Ведь близко так казачьей лавы пыль,
Погиб он – но погиб не побежденным!
А комиссар взглянул в его лицо,
Очи открыты, словно травы зелены,
Снял с пальца обручальное кольцо,
Мол, кольца мертвым вовсе не нужны.
Еще решил он крест себе забрать,
Но ожидала его грозная расплата,
Едва нагнулся что б его сорвать,
Гадюка бросилась прям в морду супостату!
Взвыл комиссар, за рожу ухватившись,
Недолго в смертных судорогах дрожал,
В мученьях адских с жизнию простился,
Всё казака с гадюкой проклинал.
А остальные красные бежали,
Оставив комиссара во степи,
Но мамантовцы быстро их догнали,
Не дав им с бронепоездом уйти.
Семена казаки похоронили,
Но странные такие вот дела,
Могилу стороною обходили,
Её гадюка злая стерегла.
По осени, как в отступ уходили,
В станице той наш командир полка,
Пришел к одностанишника могиле,
Семена удалого казака.
Он подошел к могиле без конвою,
Гадюка крест дубовый обвила,
Поникнув своей гордой головою,
Храня погост казачий умерла.
Новочеркасская тюрьма 2014-2015.
Женщинам казачкам посвящаю.
Посвящение.
Как в синем небе стаи птиц,
Столетья в вечность пролетели,
Но, мне видать сиянья лиц,
Тех, кости чьи в земле истлели.
В земле политой густо кровью,
В земле где вечно длится бой,
В земле Донского Приазовья,
В земле казачьей и родной.
**
Часть I
Леила и Намзит.
Бугор в степи - Бирючий Кут,
Его как змеи камень огибая,
Воды Тузлова и Аксая,
До Дону-Батюшки текут.
Гутарили как старики,
Там, у Тузлова у реки,
Два племени сарматских жили:
На правом берегу Кара’ич,
На левом жило племя Ма’ныч,
Рождались, мёрли и любили,
Врагов несметных лихо били,
Как говорится, не тужили.
В Караичей семейном стане,
Что возвышался над лугами,
Где хомутцом Тузлов струится,
Жила прекрасная девица.
Степною дивной красотой
Её природа одарила,
Мужчинам всем была мечтой,
Княжна сарматская Леила.
Бездонный взор ее очей,
Как заячий холодок зелёных,
Светился сотнями огней
Сарматской кровию зажженных.
Брови её как смоль черны,
Волосья золотом лоснятся,
В тугие косы сплетены,
По стану стройному змеятся.
А за Тузловом за рекой,
Жил Маныча удалый сын,
Намзит, сарматский князь младой,
Леиле люб лишь он один,
Намзит играл ей на псалтыри,
О ней, о самой лучшей в мире,
Про свет очей ее чудесных,
О волосах ее прелестных,
Про голос льющийся ручьём,
О том, как счастлив с ней вдвоём.
Она в ответ же напевала,
О том, как счастье с ним познала,
О мужестве его былинном,
О взоре ясном, соколином,
О том как чудно быть ей с ним,
Любимым, милым и родным.
Они в ночи уединялись,
И бурной страсти предавались,
Их ласк любовных нежный стон,
Будил ночной природы сон.
*
Но счастья дни война прервала,
Из-за далёких гор Урала,
Пришла враждебная орда,
И полилась кровь как вода.
Намзит зовёт на бой братов,
Прогнать незваных чужаков:
«Айда братья! Готовь булаты!
Мы войны Дона, мы сарматы,
Врага сурового сразим,
С нами Бога – мы победим!»
В районе Керчика истока,
Сарматы с вражьим войском бились,
И к ночи, полчища с востока,
В слепое бегство обратились,
Но горе и в сарматском стане,
Маныч-Намзит смертельно ранен.
С коня в густой ковыль он пал,
Уходит с кровью жизнь и сила,
И перед смертью прошептал:
- «Люблю тебя моя Леила…»
И привезли его до дому,
К Тузлову горькому, родному,
И скорбный вопль – «Убит! Убит!
Великий князь Маныч-Намзит.»
Часть II
Маныч – Азман.
Разлив закатом озарило,
Степенно плещется волна,
И горько плачет у могилы,
Леила, вдовая княжна.
В могиле муж её любимый,
Геройски пал во битве он,
И без него весь мир унылый,
И без него жизнь страшный сон.
Плач Леилы.
«Намзит… Намзит… О как же больно!
Зачем оставил ты меня?
О смерти думаю невольно,
Ведь жизни нет мне без тебя.
Намзит, любимый ты мой, милый,
Красивый, нежный мой, родимый,
Ты род наш доблестью прославил,
Но, ты меня одну оставил.
И нет мне жизни, нет дыханья,
Не снесть мне горе расставанья,
С тобою солнца свет погас,
И в скорби жду я смерти час,
Чтобы за жизненной чертой,
Я снова встретилась с тобой…»
*
Кинжал с ножен она достала,
И к горлу нежному прижала,
Но в ясном небе грянул гром,
И травы вспыхнули огнём,
Пред ней Намзита дух восстал,
Из рук ее кинжал отнял,
Загробным пламем взор пылает,
Он к небу руки простирает,
И громогласно говорит:
«Леила, я твой муж Намзит!
Будь проклят этот злобный рок,
Но жизни путь не кончен мой,
Под твоим сердцем наш сынок,
А с ним, и я всегда с тобой.»
*
Леила сына родила,
В Донской зимы густой туман,
И имя ему нарекла,
Намзита сын Маныч-Азман,
Прошли года, и вырос он,
Как волк хитёр, как лев силён,
Былины о лихом отце,
Взрастили грозный дух в юнце.
Ему шестнадцатый лишь год,
Но грозный взор огнём пылает,
И вот, он в боевой поход,
Сарматских воинов собирает,
Искать побед, добычи, славы,
И полетели вражьи главы,
От рук его и рук Донцов,
Казалось, кровь до облаков,
Плескала ввысь. И враг бежал,
До Волги и Кавказских скал.
От Каспия до Приднестровья,
Витает грозный ураган,
Обагривая степи кровью,
Сарматский князь Маныч-Азман.
Он молод, нет и двадцати,
Но дюже смел и славен в брани,
Хранят его в лютом пути,
Степных Богов святые длани.
Но, раз ступая в родный стан,
В засаду вражью он попал,
Был бой, и раненный Азман,
Не чуя боль врагов рубал.
Орда сарматская всё тает,
И землю кровью заливают,
Бойцы смертельно поражены,
Но кем же? Кем же окружёны?!
Посадка в сёдлах по сарматски,
И гутор ихний, лик их братский,
Да этож свойское колено!
Азман кричит – «Братья – измена!»
*
А в стане родном в это время,
Орду с победой ждало племя,
Чтоб пред священным алтарём,
Помазать Маныча царём.
Готова златая корона,
Шатёр богатый из виссона,
Елей и жезл уж готов,
Все ждут. Но что за звук шагов?
Хромает конь походкой шаткой,
На нём боец к седлу склонился,
Одной рукою мёртвой хваткой,
За гриву конскую вцепился,
Ну а в другой его руке,
Булат на черном темляке,
В плече копьё, в груди стрела,
И льётся кровь с его чела,
Из под изрубленного шлема;
Тут конь упавши на колена,
С хрипеньем смертным в бок валится,
Изранен весь, и кровь струится,
Бойца домой донесть он смог,
Но жалобно заржав издох.
А всадник был едва живой,
Он прошептал с последних сил:
« Измена… подлою рукой,
Нас зрадников отряд разбил…»
И умер недоговоримши,
Очи зелёные закрымши,
Не угадать его от ран,
Лишь по доспехам золочённым,
Узнали князя. Обречённо,
Кричит народ – «Погиб Азман!»
Часть III
Сарматская Царица.
Народ сарматский духом пал,
Со смертью Маныча героя,
Задор и лихость потерял,
И стал разнузданной толпою.
Напрасно жрец к Богам взывает,
Напрасны жертвы и молитвы,
Во степь донскую враг ступает,
Не встретивши с народом битвы.
Славяне дикою ордой,
Ступают по земле донской.
Мужи сарматские лишь пьют,
Оружье на вино сменявши,
Да оды скорбные поют,
В унынья мерзости погрязши.
Враг уж к Тузлову подобрался,
Князей сарматских круг собрался,
И думу думают князья,
Что бою дать никак нельзя,
Что вражью тьму не победить,
И нужно с Дону уходить,
Ведь некому народ поднять,
Его вино и лень сгубила,
Но в круг вошла Азмана мать,
Княжна сарматская Леила.
«Мне нужно тридцать три бойца,
Тогда с Донской земли лица,
Я в силах тьму славян прогнать,
И сим народный дух поднять.»
«Быть по её!» - князья решили,
И отдали княжне Леиле,
Отборных всадников отряд,
Но, целиком он из девчат,
Ведь парни в пьянстве и разгуле,
Да в опия дыму уснули.
*
Подули ветры ледяные,
Над степью устланной снегами,
Помчали девицы лихие,
На бой с суровыми врагами,
На вражий стан они напали,
С десяток воинов изрубив,
Врага тем самым разъярив,
Не приняв боя прочь помчали.
Погоня долгая была,
По хрупким льдам и снежной степи,
Врагов Леила привела,
К негаданной и лютой смерти,
Орду их в плавни заманила,
В камыш иссохший и густой,
Его коварно запалила,
И пламя адское стеной,
Врагов сжигало, а княжна,
Тропою тайною ушла.
*
Победа! И народ воспрял,
Воскрес с невиданною силой,
И смело в бой с врагами мчал,
Вслед за княжной Маныч-Леилой.
Во солнца полное затменье,
Народу снизошло знаменье,
И в нём Богов сарматских лица,
Вещали – «Вот ваша царица!
Она не силой, но умом,
Орду несметную сразила,
Да будет в царстве день за днём,
Прекрасная Маныч-Леила!»
И вот по ней елей струится,
И весь народ на ниц упал,
Леила! Грозная царица!
У ног твоих и Дон и Сал,
Хопёр и Волга, и Кубань,
И Крым, и Ея, и Тамань.
Кавказских гор лесная сень,
Осётр, ворон, и елень,
Огонь и ветер, воды, твердь,
Жердёлы, балки, музги, степь,
С тобой Богов сарматских сила,
О славная Маныч-Леила!
*
Сама орду водила в бой,
Разя булатом и стрелой,
Несметны полчища врагов,
Не счесть отрубленных голов.
Доспехи царские блистали,
На поле брани в грозный час,
Казалось в прах врагов сжигали,
Огни ее зеленых глаз.
Она всё знала наперед,
Когда, куда, и как пойдёт,
Противников ее орда,
Не ошибаясь никогда,
Она в тылы к ним заходила,
И жгла, колола и рубила.
И ни булат и ни стрела,
В неё в упор не попадали,
Свои и вражьи племена,
Бессмертною ее считали,
С ней видно Бог донских степей,
А может и сам дьявол с ней.
*
Зреть в очи все боялись ей,
Ведь если же негодовала,
То пленных вражеских мужей,
Одним лишь взглядом убивала,
Ей стоит в очи поглядеть,
Несчастный в страхе затрясётся,
И сердце в клочья разорвётся,
А тело распластает смерть.
И даже дикое зверьё,
Свой нрав на кротость обращало,
Издалека видя её,
К ней как ручное подбегало,
Орлы к ней на плечо садились,
А волки как щенки ластились,
А злая сте’пная гадюка,
Не проронив шипенья звука,
Спокойно к ней на длань вползала,
И как ребёнок засыпала.
*
Царица славна и богата,
Всё что угодно есть у ней,
Безмерна власть, и горы злата,
Несметны табуны коней,
Любовь народа, воспеванье,
Врагов сраженных послушанье,
Но только счастья в сердце нет,
Ведь всю любовь и жизни свет,
Сокрыл сырой землёй курган,
Где муж Намзит, и сын Азман,
Лежат уснувши вечным сном,
Но как-то в сумраке ночном,
К кургану подошла Леила,
Во глас степных Богов молила,
И до кургана, до земли,
Спустились божьи корабли,
И трубный звук вокруг струится,
Всё громче, и всё ярче свет,
Вдруг – темнота, и нет царицы,
Кургана в сте’пи тоже нет!
***
Послесловие.
Бугор в степи Бирючий Кут,
Его как змеи камень огибая,
Воды Тузлова и Аксая,
До Дону-Батюшки текут.
Гутарили как старики,
Там, у Тузлова у реки,
Где нынче городок дурацкий,
Когда-то жил народ сарматский.
Так вот, что деды то сказали,
Что как-то по ночи видали,
Как золотая колесница,
В небесной темноте парила,
А в ней Сарматская царица,
Прекрасная Маныч-Леила.
С ней рядом муж её сидит,
Отважный князь Маныч-Намзит,
А рядом с этой колесницей,
Тревожа над рекой туман,
Красавец всадник лихо мчится,
Леилы сын Маныч-Азман…
***
Конец.
Сергей Белогвардеец.
Новочеркасская тюрьма. Камера №112.
Апрель 2015
[1] Широкие Бакланцы - ерик в займище между Доном и рекой Аксай, в 5 километрах от Бессергеневской станицы.
[2] Хутор Краснодворск (Красный двор), находится в займище между Доном и Аксаем, в 5 километрах от Старочеркасской станицы.
[3] Караич - ерик впадающий в Аксай близ хутора Большой Мишкин.
[4] Краснянский Тихон Петрович 19.06.1876-03.03.1918 Казак станицы Аксайской. Участник Первой Мировой войны. Полковник. В Добровольческой Армии Корнилова командир 1-й сотни Партизанского полка. Погиб в бою у станции Выселки 3 марта 1918 года.
[5] Власов Георгий Протолионович. Казак станицы Новочеркасской (?) В Первую Мировую есаул 17-го (Баклановского) полка. Погиб в бою за Выселки 3 марта 1918 года.
[6] Ажинов Владимир Иванович – 1902-3 марта 1918 кадет Новочеркасского корпуса. Боец Партизанского Отряда Чернецова. Погиб 3 марта 1918 года в бою за Выселки.
[7] Поход - 1-ый Кубанский (Ледовый) поход Добровольческой Армии 1918 года.
[8] Пивоваров Василий Григорьевич 14.08.1925 – 14.06.2013 Донской Казак ветеран Казачьего Стана.
[9] Тузлов – река берущая начало на оккупированных территориях Украины, и близ Новочеркасска впадающая в Аксай.
[10] Аксай – река берущая начало близ станицы Мелиховской, и впадающая в Дон близ станицы Аксайской. Предположительно старое русло Дона.
[11] Сполохуйка – на украинском – зажигалка.
[12] Не трэба навчаться на мове пысаты,
Це тэбе не захист потрапить за граты – укр. – Не нужно учиться на мове писать, это тебя не защитит попасть за решетку.
Write a comment